Все римляне разом поворачиваются и вскакивают на ноги.
Сципион (в экстазе). Дорогая сударыня, да что местность! Да что – о, Юпитер! Сударыня, клянусь Геркулесом! Клянусь Венерой! Клянусь Вакхом! Сударыня, будь я трижды анафема, если… Клянусь Афродитой! Господа древние римляне! На абордаж!!
Клеопатра. Мы пойдем немного погулять, не правда ли?
– Сударыня!.. Господа древние римляне! Шагом марш! Соблюдать очередь! Правой, левой! Ряды вздвой!
Подхватывает Клеопатру под руку и волочит ее в горы. За ним по команде, подхватив каждый свою сабинянку, гордо маршируют остальные.
– Левая, правая, левая, правая! Раз, два, раз, два!
Мечется по сцене один Павел-Эмилий, жалобно восклицая:
– Где же она? Господа древние римляне, погодите! Я потерял ее! Где же она?
Вероника стоит, скромно опустив глаза, как невеста. Павел сослепу налетает на нее.
– Виноват! Сударыня, вы не видали ее?
– Глупый!
– Я?
– Да! Ты – глупый.
– Да за что же вы ругаетесь?
– Ругаюсь? О… глупый! Разве ты не видишь? О дорогой мой мальчик – я тридцать лет ждала тебя. На – возьми.
– Что?
– Меня! Ведь это я – она. О глупый!
– Вы? Нет, не вы.
– Нет, я.
– Нет, не вы.
Садится на пол и плачет.
Вероника. Слушай, мы остались здесь одни – мне стыдно. Идем.
– Это не вы.
– А я тебе говорю, что это я, черт возьми! Скажите пожалуйста: тот твердит тридцать лет, что это не я, этот молокосос – тоже! Руку!
Павел (воет, с ужасом). Это не вы! Ай, ай, ай, спасите! Она меня по-хи-ща-ет!
До последней степени мрачная картина, изображающая печальное положение ограбленных мужей. Очень возможно, что идет дождь, свистит ветер, и черные тучи закрывают небо, но очень возможно, что все это только кажется. Ужасно! (Было бы желательно показать в самом пейзаже, что мужьям хочется выть от тоски.)
При открытии занавеса расположение действующих лиц таково: по бокам, в две симметричные группы, часть сабинян занимается гимнастикой. Вторя движениям рук, они шепчут сосредоточенно: «пятнадцать минут ежедневного упражнения – и вы будете совершенно здоровы». Посередине, на длинной скамейке рядом сидят мужья, имеющие детей, к каждый держит на руках младенца. Головы уныло склонены набок, вся поза выражает стилизованное отчаяние. Ужасно! Долгое время только и слышен зловещий шепот: «пятнадцать минут ежедневного упражнения – и вы…»
Входит Анк Марций, издали показывая письмо.
Марций. Адрес, господа сабиняне! Получен адрес наших жен! Адрес, господа, адрес!
Тихие голоса:
– Слушайте! Слушайте! Адрес, получен адрес!
Анк Марций быстро вынимает из кармана колокольчик и звонит.
– Тише! Тише!
Марций. Господа сабиняне! История не упрекнет нас ни в медлительности, ни в нерешительности. Ни медлительность, ни нерешительность не присущи характеру сабинян, буйный, стремительный нрав которых едва сдерживается плотинами благоразумия и опыта. Вспомните, ограбленные мужья, куда бросились мы в то достопамятное утро, которое наступило за той достопамятной ночью, когда эти разбойники гнусно похитили наших несчастных жен? Вспомните, сабиняне, куда несли нас резвые ноги, пожирая пространство, уничтожая случайные препятствия и грохотом своим наполняя страну? Да вспомните же, господа!
Сабиняне кротко молчат.
– Да ну же! Вспомните же, господа!
Робкий голос. Прозерпиночка, дружочек, где ты? – ау!
Сабиняне молчат и с восторгом ожидания смотрят в рот оратору. Анк Марций, не дождавшись ответа, восклицает патетически:
– В адресный стол – вот куда! Но вспомните, господа, наше горе: адресный стол, это отжившее учреждение, еще ничего не знал и дал нам справку на прежний адрес! И целую неделю он давал нам все ту же убийственно-ироническую справку, пока наконец не дал вот этой, горчайшей (читает): «Выбыли неизвестно куда». Но успокоились ли мы, сабиняне? – вспомните!
Сабиняне молчат.
– Нет, мы не успокоились! Вот сухой, но красноречивый перечень того, что мы сделали в эти краткие полтора года. Мы поместили объявление в честных газетах с обещанием дать награду нашедшему. Мы пригласили всех наличных астрологов, и каждую ночь по звездам они угадывали адрес наших несчастных жен…
– Прозерпиночка, дружочек, – ау!
– Мы погубили тысячи кур, гусей и уток, мы взрезали животы всем кошкам, пытаясь по внутренностям птиц и животных угадать роковой адрес. Но – увы! – наши нечеловеческие труды по воле богов не увенчались успехом. Вспомните, господа сабиняне… впрочем, не надо, я так скажу: ни опытное знание, ни неопытное не дали нам ответа. Сами небесные светила, к которым с тоской и вопросом обращались наши взоры, соглашались ответить, но не больше, чем адресный стол: выбыли, выбыли, выбыли… а куда? – неизвестно!
Сабиняне тихо плачут.
Робкий голос. Прозерпиночка – ау!
– Да, господа сабиняне: странный ответ со стороны небесных светил, если принять в расчет, что оттуда не видно! Но… продолжаю с гордостью перечень наших дел. Вспомните, господа, чем занимались наши ученые юристы, пока астрологи гадали по звездам? Да ну же!
Сабиняне молчат.
– Да вспомните же, господа!.. Ведь так с вами трудно говорить! Стоите, как статисты, ей-Богу! Я уверен, что вы помните, только стесняетесь говорить. Да ну же, господа! Ну? Ну? Ну вспомните: что делали наши юристы, пока…
– Прозерпиночка – ау!
– Да постойте, не мешайте с вашей Прозерпиночкой! Ну, я помогу вам, господа: вспомните, зачем вы занимались гимнастикой? Да ну же?